Солдатами не рождаются - Страница 163

К оглавлению

163

– А может, я сама вас найду, – сказала Таня. – Мне это, наверное, будет легче.

Он кивнул – что ж, легче так легче – и устало зевнул.

– За счет сна отпустили. Утром – бой.

– Я вас провожу.

Он пошел по проходу между нарами, и она торопливо, на ходу сунув руки в рукава полушубка, пошла за ним.

У самого входа в барак стояла «эмка».

– Вот моя машина – богато живу, – улыбнулся он в темноте и объяснил: – Не моя. Замполит дивизии на ночь дал, чтоб съездил. Ну что ж, прощайте. Видите, какая у нас встреча.

Он протянул руку, и она, неловко ткнувшись в темноте навстречу ему, сначала задела другую, левую, перевязанную руку, и уже когда машина отъехала, пристыженно подумала, что так и не спросила, что у него с рукой, и не предложила перебинтовать ее.

31

До своего батальона Синцов добрался быстрей, чем думал. Пока он ездил в госпиталь, дорогу, которая шла через захваченные днем позиции к окраине Сталинграда, расчистили от заграждений, разминировали и уже изрубили гусеницами тягачей, подтаскивая к переднему краю артиллерию. Теперь, когда немцы с каждым днем все жестче экономили снаряды, мы нахально тащили вперед на прямую наводку даже крупные калибры.

Синцов думал сойти раньше, но водитель довез до самого батальона. Дорога переходила здесь в улицу – снежную полосу с двумя рядами развалин. В подвале в глубине вторых слева развалин и разместился сегодня штаб.

– Вижу, подорваться не боитесь, – сказал Синцов.

– Привык. Полковой комиссар всегда приказывает ехать по самое никуда. – В голосе водителя были сразу и недовольство и похвала.

Синцов усмехнулся и вылез из машины.

Что полковой комиссар Бережной никогда не ходит пешком там, где можно проехать, Синцов знал и без водителя, видел своими глазами. И храбрый до бесчувствия, и ленив ходить.

Давно и глубоко еще немцами протоптанная в снегу тропинка сворачивала с улицы в глубь развалин. Мороз с ветром сек лицо. Сколько можно жить на таком морозе!

Вот она, первая сталинградская улица, до которой шли начиная с десятого числа. А дошли до нее только сегодня – на шестнадцатые сутки. Если все они, эти улицы, теперь такие, проще город на новом месте строить. Скоро увидим, какие они. Скоро все увидим.

Вечером по бою было слышно, что перешеек в руках у немцев остался узкий – три-четыре улицы, а с той стороны – уже наши, – сегодня днем понесли потери: одного убитого и трех раненых от своих же перелетов. Потеря чувствительная, – после шестнадцати суток боев людей в батальоне вообще оставалось мало.

Подумал о завтрашнем бое и вспомнил командира артдивизиона Алешу Шенгелая, часто сидевшего у него на КП батальона, когда он был в Шестьдесят второй. Прикажет завтра с утра капитан Шенгелая своим громким грузинским голосом натянуть шнуры и дать огонь по квадрату шестнадцать – и влепит прямым попаданием в старого друга – игра случая! Подумал с усмешкой, а все-таки передернуло.

Дом, где помещался командный пункт, был старый, подвалы глубокие, с толстыми стенами и низкими сводами. Потому и уцелели. За шестнадцать суток разные были ночлеги – не только в окопе под плащ-палаткой, а и в хороших, почти целых блиндажах. Но этот ночлег – первый городской, можно сказать, под крышей, хотя от второго и третьего этажей – одно воспоминание. Если бы не поехал искать Бутусова, можно было бы хорошо выспаться. Подумал об этом, уже проходя через подвал, мимо спящих бойцов и дежурного телефониста, к себе в закут.

В подвале два таких закута: один заняли Ильин и Завалишин – в нем две немецкие складные койки гармошкой, а во втором – двуспальная кровать с периной. Вчера на этой двуспальной спал немецкий командир батальона, а сегодня ты. Документы его захватили, а самого и среди убитых но нашли и в плен не взяли. Пленных вообще мало. Семнадцать человек за весь день, и большая часть обмороженные, полутрупы.

Зайдя в свой закут, он заметил, что на кровати кто-то лежит, накрыв лицо шапкой. Ординарец Иван Авдеич поправлял фитиль в гильзе.

– Кто там разлегся?

– Полковник из штаба армии. В двадцать четыре часа прибыл, вас спросил и сказал: «Пусть разбудит, когда вернется».

– Вот новости! – сказал Синцов и, подойдя к кровати, увидел на подушке рыжий загривок Артемьева. Повернувшись к Ивану Авдеичу, спросил: – Ужином кормили?

– Не захотел, так лег.

– Тогда сообразите чайку на двоих, самому жрать охота.

– Суп гороховый есть, – сказал Иван Авдеич. – Горячую пищу привезли, как только вы уехали.

– Тем более. – Синцов устало опустился в стоявшее у стола обшарпанное бархатное кресло.

– Разрешите? – В закут, приподняв прикрывавшую вход плащ-палатку, заглянул Ильин.

– Чего явился? Сказали, что отдыхаешь.

– Я приказал разбудить, как вы приедете.

– А какая срочность? – спросил Синцов. – Садись.

– Не хочу, – сказал Ильин. – Как сяду, так в сон валит. Перемена на завтра. Артподготовку перенесли с семи на девять, а начало – на десять.

– Это хорошо, – потянулся Синцов, радуясь, что все же можно будет поспать. – А почему?

– Туманян был, сказал, что хотят еще артиллерии подтащить и подождать до полной видимости, чтоб по своим не ударить.

– Все-таки, значит, учли опыт. – Синцов вновь вспомнил о потерянных сегодня четырех бойцах.

Ильин, наверное, подумал о том же, потому что сказал об одном из этих четырех:

– Старший сержант Курилев, минометчик, вернулся с перевязочного пункта в строй. Я сам с ним говорил. Рана, говорит, нетяжелая – довоюю.

– Ну и правильно, – сказал Синцов. – А то обидно. Иди спи пока.

Но Ильин не ушел, а прислонился к стене и спросил на «ты», неофициально:

163