Солдатами не рождаются - Страница 91

«Ладно, – подумал Синцов. – Пусть видит. Заработано не чужим горбом».

– Будут вопросы или нет?

– У меня есть, товарищ старший лейтенант, – сказал командир стрелковой роты с льняным чубчиком.

– Слушаю.

Синцов заглянул в полевую книжку и, чтобы среди всего, что надо помнить, не забыть и этого, мысленно повторил: «Лунин, Лунин, Лунин».

– В каком районе Сталинграда вы воевали? Я сам сталинградский.

Вопрос не относился к предстоящему, а впрочем, относился. Воевать предстояло вместе, и не только он разглядывал их, но и они его.

– Мамаев курган знаете?

– Еще бы!

– Сначала там, а потом северней. В районе баков, знаете?

– Так это ж до Волги всего ничего!

– Да, всего ничего, – сказал Синцов. Сколько ни пришлось вытерпеть за эти месяцы, когда за спиной оставалось «всего ничего», но сейчас если он чем и гордился в жизни, так именно этим. – Занимали своим батальоном три дома на левом фланге дивизии.

– Весь батальон – три дома, – не то восторженно, не то недоверчиво сказал второй, черненький, лейтенант.

Фамилию этого Синцов уже запомнил, фамилия была нерусская – Караев.

– На батальон – три дома, а на дивизию – двадцать, – сказал Синцов. – Был у нас случай, уже в ноябре, командир дивизии рассказывал: ему позвонил с того берега сам командующий фронтом и спрашивает: «Наступаешь?» – «Наступаю». – «Доложи, каким флангом и в каком направлении наносишь удар?» А командир дивизии ему отвечает: «На правом фланге, товарищ генерал-полковник, наношу удар в направлении сверху вниз, потому что дом уже занял, а в подвале еще немцы. А на левом фланге – в направлении снизу вверх, потому что первый этаж наш, а второй – их…»

Все засмеялись. Синцов тоже улыбнулся. Он хотел дать понять этим рассказом, какая обстановка была там у них, в Сталинграде.

– Значит, в газетах похоже на правду писали, товарищ старший лейтенант, – сказал молчавший до этого командир минометной роты с тем хорошо понятным каждому фронтовику чувством, когда от души хочется верить, что все прекрасное, написанное в газетах про других, есть полная правда, но до конца поверить в это мешает сознание, что полной правды о том, что видел и пережил лично ты сам, наверное, никому, кроме тебя самого, не дано прочувствовать до конца.

– Большей частью похоже, – ответил Синцов. – От нас самих зависит. Когда хорошо воюем, почему и всей правды про нас не написать?

Сказал и посмотрел в сторону особиста.

«Если хороший мужик, как был у меня Зотов, не придашь значения, а если, как Федяшкин, каждое слово на крючок, – бери для начала».

– Еще какие вопросы?

Вопросов больше не было.

Командиры стали вылезать из-за стола.

– Жаль, вы, товарищ старший лейтенант, тут у нас утром не были, – надевая шинель, сказал Караев так, словно от Синцова зависело, быть или не быть тут утром. – Через нас парламентеры ходили, на шинелях – погоны новые. Красота!

Он говорил с еле заметным акцентом, мягко и стремительно – не говорил, а танцевал.

«Или дагестанец, или осетин, а может, кабардинец, – подумал Синцов. – Надо будет потом спросить».

– У нас погоны новые, а у немцев песня старая – не сдаются, и все! – сказал замполит Завалишин.

– А вы что, всерьез думали, что они тут же возьмут и сдадутся? – повернулся к нему Синцов.

Завалишин протер очки и задумчиво посмотрел на Синцова.

– Думал. А вы нет?

– Я не думал, – сказал Синцов.

– А я думал. Ведь не просто для очистки совести к нам парламентеров посылали. Значит, допускали такую возможность?

– Это, положим, верно, – согласился Синцов, хотя сам не допускал такой возможности.

– Ничего, товарищ политрук, – сказал Караев. – Так и так за неделю от них мокрое место оставим!

Синцов сегодня уже в третий раз слышал это слово – «неделя». Одно из двух: или так действительно запланировано и просочилось сверху, или это была шедшая снизу солдатская молва, рожденная сознанием собственной силы.

Когда командиры рот, уходившие вместе, теснясь, задержались у выхода из землянки, Синцов краем уха услышал, как Лунин сказал Караеву:

– А сколько у нас жил командир взвода?.. Почти и не жил…

Так и застряла в памяти эта последняя неизвестно по какому случаю сказанная молодым веселым голосом фраза.

Командир минометной роты Харченко задержался последним у выхода и спросил:

– Разрешите обратиться?

– Слушаю вас.

– Колебался, говорить ли с первого раза, товарищ старший лейтенант. У меня девушка в минометном расчете, сержант Соловьева. Санинструктор батальона была, перевели ко мне по ее личной просьбе. Тараховский приказал, и Поливанов подтвердил. А я возражал и сейчас возражаю. Прошу отчислить ее от меня куда хотите.

– Почему? – спросил Синцов.

– Завтра бой.

– А что, она себя плохо показала?

– Нет, не плохо. Но девушка она. Жалею.

– Она сама упорно просилась на это место, – сказал Завалишин.

– Много она, дура, понимает, где ее место, – упрямо сказал Харченко. – Жалею, потому что бой. Прошу отменить приказ.

– Ничего. Она сама заявила, что у минометчиков ей не страшно, – усмехнулся Ильин, и Синцову показалось, что усмешка эта относится к чему-то, о чем он еще не знает.

Но Харченко не обратил внимания на слова Ильина, даже глазом не повел. Стоял и ждал, что скажет комбат.

«Может, и в самом деле не место», – подумал Синцов, но начинать в первый же день с отмены приказа двух комбатов не захотел. Тем более девушка сама добивалась – такие чаще всего упрямы.

– Позже разберемся, а пока берегите по силе возможности.

Харченко откозырял и вышел.