– А разрывов не слышите? – в одну из пауз спросил военврач.
Таня прислушалась, но ничего не услыхала.
– Нет, не слышно, – сказал военврач, – сегодня ветер на немцев.
Машина еще раз свернула, и впереди вдруг сразу стало видно место, куда они ехали, – пологий голый холм, окруженный двумя рядами колючей проволоки. Снаружи у проволоки барак, а внутри что-то странное, серо-белое, тянущееся вдоль всей проволоки.
И хотя Таня уже слышала про это, еще когда ждала начсанарма, она сейчас все равно не сразу поняла, что это такое. Поняла, только когда подъехали совсем близко и машина остановилась.
Это были трупы, лежавшие один на другом сплошным невысоким валом.
Все вылезли из машины и, прежде чем двинуться туда, дальше, остановились. Словно всем им надо было с чем-то одним проститься и что-то другое начать.
У дороги, на обочине, рядом с машиной, вповалку, один на другом, лежало несколько еще не запорошенных трупов в немецких шинелях. «Наверное, те самые, про которых говорили, что их перебили при взятии лагеря», – подумала Таня.
– Ну что ж, медицина, пошли, – повернувшись к Тане и остальным, сказал стоявший впереди Росляков.
У него были странные, остановившиеся глаза, а рука со стиснутым, забытым между пальцами окурком подрагивала, как в ознобе.
Проволочные ворота возле барака были настежь распахнуты. У ворот стояла полуторка с прицепленной к ней дымящейся кухней. Около кухни топтался солдат.
– Что в котле? – спросил Росляков.
– Снег по второму разу растапливаю, товарищ военврач, – доложил повар.
– В первый раз, сколько было, сахару засыпали, водой с сахаром поили, не дюже сладкой, правда. А теперь приказали бульонные кубики развести. Хотел гречневый концентрат заложить – не велели.
– Правильно, что не велели, – сказал Росляков. – Сколько напоили, по вашему расчету?
– По моему расчету, человек до шестисот. По полкружки давали. Но не все пьют… Даже воду принять в себя не могут.
– Довели людей, – сказал Росляков. – Не ходили, не глядели, какие они?
– А чего ходить, мне и отсюда видать, – горестно махнул рукой повар.
Росляков толкнул ногой дверь и первым вошел в барак.
Барак был невелик. Судя по нарам, охраны тут держали немного – человек двадцать. Сейчас в бараке было только трое наших. Двое – водитель в замызганном дочерна полушубке и старшина в шинели – при появлении начальства вскочили из-за стола, положив недокуренные самокрутки. Третий лежал на нарах плашмя, без шапки, свесив до полу руки.
Старшина доложил о себе, что он командир хозвзвода медсанбата 111-й дивизии.
– А где командир медсанбата?
– Докладывать уехал.
– Что уехал – знаю. Не вернулся еще?
– Никак нет, не вернулся.
– Видимо, не тянет обратно. А кого за себя оставил?
– Военврача Хрюкина оставил, но он приболел. – Старшина кивнул на неподвижно лежащую фигуру. – Припадок сделался.
– Что он, институтка, что ли? – сердито сказал Росляков.
– Как все бараки обошли, вернулись, и сразу, можно сказать, целая истерика. Даже на волю не вышли, прямо тут их и рвало. – Старшина покосился на лужу в углу барака. – Не выдержали, чего увидели.
Лежащая на нарах фигура пошевелилась; Росляков подошел и потянул ее за ворот шинели.
– Встаньте, чего разлеглись?
Человек спустил ноги и сел. Отвороты шинели у него были испачканы, и лицо было белое, как творог, с красными пятнами вокруг заплаканных глаз.
– Встаньте и доложите! – крикнул Росляков.
Человек в испачканной шинели попытался подняться, но не смог и плюхнулся обратно на нары.
– Не м-могу, – сказал он, нервно заикаясь. – П-прошу отозвать меня.
– Баба вы, а не военврач! – Росляков покосился на стоявшую рядом Таню и вторую женщину-врача. – Докладывайте вы, старшина, раз у вас начальство такое слабонервное. Бараки все обошли?
– Так точно.
– Сколько людей, посчитали?
– Живых около шестисот, – сказал старшина. – Товарищ военврач считал. Их не разберешь, кто живой, кто нет – по пульсу щупали.
– Ладно, ведите, – вздохнул Росляков. И, заметив, с каким сожалением старшина посмотрел на недокуренную, лежавшую на столе самокрутку, сказал:
– Докуривайте.
Старшина поспешно сунул самокрутку в зубы и щелкнул зажигалкой.
– Курить, правда сказать, охота, товарищ военврач второго ранга. Весь табак нынче искурил… – И повернулся к шоферу: – Пойди мотор прогрей.
– Если прикажете, я сопровожу вас, – сказал сидевший на нарах врач и поднялся. Его заметно качнуло, и он еле устоял на ногах.
– Оставайтесь, – махнул на него рукой Росляков, – без вас обойдемся.
За бараком был второй ряд проволочных заграждений и еще одни проволочные, тоже настежь распахнутые ворота.
Впереди, шагах в пятидесяти, виднелся невысокий снежный бугор ближайшей землянки; несколько таких же бугров виднелось и дальше, слева и справа. А все пространство, почти от самых ворот и до черневшего в снежном бугре входа в ближайшую землянку, было покрыто трупами. Они лежали не на снегу, а были втоптаны в него, втрамбованы, потому что по ним уже давно ходили, и никак иначе ходить здесь было нельзя – трупы сплошь покрывали все пространство до самой землянки. Ледяные, полуголые, они лежали с закинутыми друг на друга руками и ногами, так что даже нельзя было разобрать, что кому принадлежит. И по этим трупам, уходя вбок, к стоявшему за вторым проволочным заграждением еще одному маленькому бараку, шла заметная, вдавленная тяжестью человеческих ног тропинка.
– Там у них, говорят, раздаточная была, пока еще пищу давали, – кивнул на маленький барак старшина.