Солдатами не рождаются - Страница 151

151

– Я буду здесь, в армии. Я вас найду.

Артемьев обернулся, словно что-то вдруг вспомнил и хотел сказать ей, но, встретив взгляд Серпилина, только коротко кивнул и вышел.

– Ничего, сам найдет, коли ему надо. – Серпилин внимательно посмотрел на Таню. – Чего покраснела?

– Ничего.

– Давно с ним знакома?

– Нет, недавно. В Москве. Я вместе с его сестрой была в партизанах. Он мне помогал в Ташкент уехать.

– Только и всего? – Серпилин продолжал глядеть на нее.

И Таня, преодолев нежелание смотреть ему сейчас в глаза, все-таки заставила себя и посмотрела.

– Только и всего.

– Тогда другое дело. А я было подумал: только увидел юбку – и уже подмигивает. От него можно ждать. Имел случай убедиться, что бабник.

– Почему? Как раз нет!

Серпилин опять внимательно посмотрел на Таню.

– Много ты о нем знаешь! Еще недели не прошло, как прибыл, а уже одна нахальная бабенка за ним из Москвы вслед прилетела. Думал, жена, не допускал в мыслях другого, а оказалось, нет. На другое утро узнали – отправили. – Он усмехнулся. – И как только прорвалась, кого и как обкрутила, до сих пор выясняют! Его счастье, что, не спросясь его, прискакала и что офицер образцовый, жаль терять. А то бы расстался. Так что имей в виду на будущее: не женатый, но и не холостой.

– А при чем тут я?

– Тем лучше. – Серпилин взглянул на часы и крикнул адъютанта: – Еремин!

– Слушаю вас, товарищ генерал.

– Военврача подбросьте к начсанарму. Скажите Чепцову, чтобы свез. Два километра отсюда. – Это он сказал уже Тане. – Пока доберешься, видимо, уже поговорю с ним.

– Спасибо, товарищ генерал. Не надо машины, я так дойду.

Она вспомнила его же собственные слова про адъютанта: «Видит то, чего нет, там, где нет», – и не захотела, чтобы ее везли туда, к начсанарму, на генеральской машине.

– Как хочешь. – Серпилин протянул ей руку и впервые за эти последние минуты снова по-старому, ласково посмотрел на нее. – Выберу время, найду тебя. Когда в Сталинграде все закончим. Раньше не выберу. Иди. – И, проводив ее взглядом, сказал разминувшемуся с ней в дверях худому генералу-артиллеристу:

– Припаздываешь, Алексей Трифонович. Уже пять минут, как жду тебя.

– Наносили новую обстановку, – сказал генерал, присаживаясь к столу.

– Причина уважительная. Обстановка действительно меняется быстро. – Серпилин поднял трубку затрещавшего телефона. – Да, хотел поговорить с вами. Направил в ваше распоряжение военврача Овсянникову. Подождите, – сказал он в трубку и, не отнимая от уха, крикнул адъютанту: – Еремин!

– Слушаю вас, товарищ генерал!

– Ушла?

– Так точно. Вернуть?

– Нет, не надо. – Серпилин не собирался возвращать Таню, а просто хотел удостовериться, что ее уже нет, не хотел, чтоб даже краем уха услышала его разговор с начсанармом. – Имею к вам товарищескую просьбу, – сказал он в трубку. – Врач опытный, лично мне известный, – выходила со мной из окружения. Была в партизанах. Награждена орденом Красного Знамени. Будет у вас проситься в санчасть полка. Ходатайства не удовлетворяйте. Прибыла после тяжелого ранения, пусть пока в госпиталях поработает. А там посмотрим. При отказе на меня не ссылайтесь.

И, услышав: «Будет исполнено», – положил трубку.

– За кого хлопочешь, Федор Федорович? – спросил генерал-артиллерист. – За эту, что в дверях встретил? Знакомая?

– Больше чем знакомая, – сказал Серпилин. – Хочу, чтоб подольше на свете пожила, в пределах возможного и допустимого. – И, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, локтем отодвинул от себя телефон, сказал: – Ну, давай посмотрим твою новую обстановку.

28

Начсанарм был занят. Таня втиснулась в холодные сени, набитые людьми, ждавшими начсанарма. Они говорили о каком-то Вережникове из 111-й, который уже двадцать минут сидит у начсанарма и докладывает ому об освобожденном сегодня утром лагере наших военнопленных.

Говорили, что лагерь большой и в нем творится что-то невообразимое: оставшиеся в живых – при смерти от голода, а вдоль проволочного заграждения – горы трупов. Говорили, что бойцы батальона, первым прорвавшегося к лагерю, увидев эти горы трупов, перебили всю лагерную охрану до последнего человека.

Наслушавшись этих разговоров, Таня вышла на воздух и стала ходить взад и вперед возле дома. Наверное, здесь раньше была целая деревня: из сугробов тут и там торчат трубы. А дом остался всего один – этот. Может быть, потому, что он кирпичный, а те были деревянные. А может быть, и они были кирпичные, а все равно остался только этот один.

«Как с людьми, – подумала она, – всех вокруг убьют, а один почему-то остается живой».

Она не боялась, что начсанарм может ее вызвать, пока она здесь ходит, воняла из разговора, что все эти врачи ждут там, в сенях, потому что вызваны на летучку, и она сразу увидит, когда они после летучки все вместе начнут выходить из дому.

К Артемьеву приезжала, конечно, Надя. Она это сразу поняла, как только Серпилин сердито сказал про женщину, которая чудом прорвалась сюда.

Конечно, это Надя, раз она так прорвалась. А привез ее кто-то из знакомых ей летчиков, товарищей погибшего мужа. Только она, наверное, не сказала им, зачем. А может быть, и сказала, кто ее знает.

«И правильно сделала, что прилетела, – вдруг подумала Таня, – хотя им дали пробыть вместе только до утра».

Она подумала об этом, и ей стало неприятно, но вслух, даже не заметив, что вслух, она сказала:

– Ну и очень хорошо!

Сказала, чтобы убедить себя, что это ее совершенно не касается. Но хотя это ее совершенно не касалось, ей все равно было неприятно.

151